Sometimes i like to get naked, and cover myself in blue paint, and sit in my neighbors tree and pretend im a chameleon... Untill they call the cops (c)
От творческих затыков доктор прописал мне перечитывать собственные "старые" зарисовки. И тут, разумеется случайно, под руку подвернулся кусок совместного проекта с Аленари. Не законченного, и слава Кришне, хотя персонажи были чертовски хороши. Однако главное открытие заключалось в том, что в плане писательства я была не так уж и безнадежна пару лет назад. Тем не менее, рекомендую читать осторожно 
Я всегда о ком-то заботилась. Когда младшая исчезла из моей жизни, разорвав все возможные связи, я, чувствуя, что желание опекать не ограничивается кругом родственников, переключилась на других людей. Это всегда были девушки. Не знаю почему. Наверное, дело не в гендерных предпочтениях, а в том, что женщина охотней жалуется, с потрясающим безразличием накачиваясь водкой или чаем. Все двигалось по спирали. Подруги отправлялись расколачивать свежезалатанные сердца к другим людям, а им на смену приходили любовницы. Те были избирательней, но конец всегда неизменен – я сцепляла на коленях руки, внимательно слушая повторяющиеся тексты про «бесхребетность» и кивала. Мне в принципе было все равно. Я умею только успокаивающе обнимать, но ни одной уступкой больше. Даже для себя. Покачивалась по вечерам в метро, непонимающе разглядывая людей – неужели их тоже можно касаться? Вот просто так, без ритуала в виде стакана мартини и разговора о работе? Молоденькие стриженые девочки напротив понимающе улыбались, пряча под перчатками вожделение, но только что мы друг другу…
Я знаю её тело наизусть. Каждый изгиб пробовала губами, каждую родинку определяю наощупь, а еще если поддеть языком металлическое колечко, крепко вцепившееся в мочу уха, то она морщит нос, ерзает, наверное, решая, приятна ли такая близость.
Я смущаюсь в её присутствии. Топлю неловкость в собственной теплой улыбке и ласковых пальцах, прижимаю к себе крепче, чтобы не убежала, ругая себя за то, что она ведь своя, родная и давно пора бы привыкнуть. Но мне известна только схема в калейдоскопе, по которой на её плечах прихотливо выстроились неизменные веснушки. И больше ничего. Волосы светлые, такая взрослая, а вот, получите – пятнышки как у ребенка и лопатки трогательно-острые. Скольжу по выступающему позвоночнику языком, чувствуя себя маньяком.
Я люблю, когда она ночует у меня. Не потому что не хочется утром идти по холодным улицам, просто её квартира нам велика, словно одежда старшего брата, которую донашиваешь раньше срока. Испуганная шорохом поднимаю голову и чувствую, что разбудила. «Спи», - коротко целую в веки, чуть шевелю рукой, затекшей под тяжестью её головы – и знаю, что скорее отрублю себе эту ненужную конечность, чем расскажу как иногда сводит вечно напряженные мышцы. Улыбаюсь её ресницам, радуясь, что не могу прочесть скрытые за ними сны – а вдруг там не я.
Я мало сплю. Странное, полузабытое детское состояние, полное готовности отключиться хоть стоя, но не пропустить ни секунды: разглядывать, запоминать, впитывать запах. Интересно, как отреагирует, если ночью, часа этак в три, нависнуть над ней, разбудив веселым требовательным шепотом: «Я на тебя всегда смотрю, ты знаешь?».
Прикрываю на секунду глаза, обещая себе не заснуть, покачиваюсь на шуршащих волнах простыни. Мягкий прибой разбивается о прохладную кожу вязким шорохом-молитвой: «Не знаю, не знаю, не знаю, незнаюнезнаюнезна-а-а-аю». Утром все по новой, чашка кофе, и такое чувство, словно мы просто в клубе друг друга подобрали в последний момент, когда не оставалось уже ни сил, ни денег. «Я пойду?» «До свиданья».
Я чувствую, что наш финиш близок. Помню об этом даже когда она цепляется за плечи, зажмуривается, шипит что-то на ухо. Это словно читать книгу, заранее зная, что конец печален, и поэтому в каждой, даже самой незначительной реплике видеть знамения грядущего Апокалипсиса.
И да, черт побери, я готова поверить в любого бога, только бы время остановилось однажды ночью. Как можно скорее. Навсегда.
Я всегда о ком-то заботилась. Когда младшая исчезла из моей жизни, разорвав все возможные связи, я, чувствуя, что желание опекать не ограничивается кругом родственников, переключилась на других людей. Это всегда были девушки. Не знаю почему. Наверное, дело не в гендерных предпочтениях, а в том, что женщина охотней жалуется, с потрясающим безразличием накачиваясь водкой или чаем. Все двигалось по спирали. Подруги отправлялись расколачивать свежезалатанные сердца к другим людям, а им на смену приходили любовницы. Те были избирательней, но конец всегда неизменен – я сцепляла на коленях руки, внимательно слушая повторяющиеся тексты про «бесхребетность» и кивала. Мне в принципе было все равно. Я умею только успокаивающе обнимать, но ни одной уступкой больше. Даже для себя. Покачивалась по вечерам в метро, непонимающе разглядывая людей – неужели их тоже можно касаться? Вот просто так, без ритуала в виде стакана мартини и разговора о работе? Молоденькие стриженые девочки напротив понимающе улыбались, пряча под перчатками вожделение, но только что мы друг другу…
Я знаю её тело наизусть. Каждый изгиб пробовала губами, каждую родинку определяю наощупь, а еще если поддеть языком металлическое колечко, крепко вцепившееся в мочу уха, то она морщит нос, ерзает, наверное, решая, приятна ли такая близость.
Я смущаюсь в её присутствии. Топлю неловкость в собственной теплой улыбке и ласковых пальцах, прижимаю к себе крепче, чтобы не убежала, ругая себя за то, что она ведь своя, родная и давно пора бы привыкнуть. Но мне известна только схема в калейдоскопе, по которой на её плечах прихотливо выстроились неизменные веснушки. И больше ничего. Волосы светлые, такая взрослая, а вот, получите – пятнышки как у ребенка и лопатки трогательно-острые. Скольжу по выступающему позвоночнику языком, чувствуя себя маньяком.
Я люблю, когда она ночует у меня. Не потому что не хочется утром идти по холодным улицам, просто её квартира нам велика, словно одежда старшего брата, которую донашиваешь раньше срока. Испуганная шорохом поднимаю голову и чувствую, что разбудила. «Спи», - коротко целую в веки, чуть шевелю рукой, затекшей под тяжестью её головы – и знаю, что скорее отрублю себе эту ненужную конечность, чем расскажу как иногда сводит вечно напряженные мышцы. Улыбаюсь её ресницам, радуясь, что не могу прочесть скрытые за ними сны – а вдруг там не я.
Я мало сплю. Странное, полузабытое детское состояние, полное готовности отключиться хоть стоя, но не пропустить ни секунды: разглядывать, запоминать, впитывать запах. Интересно, как отреагирует, если ночью, часа этак в три, нависнуть над ней, разбудив веселым требовательным шепотом: «Я на тебя всегда смотрю, ты знаешь?».
Прикрываю на секунду глаза, обещая себе не заснуть, покачиваюсь на шуршащих волнах простыни. Мягкий прибой разбивается о прохладную кожу вязким шорохом-молитвой: «Не знаю, не знаю, не знаю, незнаюнезнаюнезна-а-а-аю». Утром все по новой, чашка кофе, и такое чувство, словно мы просто в клубе друг друга подобрали в последний момент, когда не оставалось уже ни сил, ни денег. «Я пойду?» «До свиданья».
Я чувствую, что наш финиш близок. Помню об этом даже когда она цепляется за плечи, зажмуривается, шипит что-то на ухо. Это словно читать книгу, заранее зная, что конец печален, и поэтому в каждой, даже самой незначительной реплике видеть знамения грядущего Апокалипсиса.
И да, черт побери, я готова поверить в любого бога, только бы время остановилось однажды ночью. Как можно скорее. Навсегда.
-
-
04.05.2012 в 17:43