Я наконец-то сделала этот долбаный анонс. Всем спокойной ночи.
"Вы пробовали когда-нибудь покорить сердце принцессы, если вместо острого меча у вас ученая степень по медицине, а сама прекрасная дама способна без особых усилий остановить танк? Сомневаюсь. Однако не обязательно быть голубых кровей, чтобы вершить судьбы миллионов. Обычное сострадание к любимой женщине заставило меня пренебречь долгом и сделать грубую ошибку при расчете дозы препарата. Я всего лишь разбил пару ампул… и тем самым обрек на смерть тысячи людей. Но если бы я знал, что за этим последует, поступил бы иначе? Едва ли. Потому что моя принцесса сумела уцелеть в этой заварухе".
"Я никогда не знала чему посвятить собственную жизнь. У сестры был прямой и понятный путь, по которому она ступала гордо подняв голову, к двадцати годам уже перенесшую пару сотрясений мозга; а еще был брат, выпрыгивающий из штанов в отчаянной попытке заставить себя поверить в собственную значительность. Больше всего я боялась закончить как мать, окопавшаяся в саду среди селекционных роз сразу после моего рождения, и поэтому просто плыла по течению: носила слишком пышные, для девочки моего возраста, платья, послушно проводила часы за роялем и с отличием окончила самый престижный институт в стране. Последнее обрело смысл после повышения на работе – в конце месяца с рыком проноситься по кабинетам сотрудников, испуганно шуршащих незаконченными докладами, мне нравилось ничуть не меньше, чем наблюдать за Деи, хвастающейся новым шевроном на форменной куртке – это давало странное ощущение причастности. После первого в своей жизни разноса, устроенного подчиненным, я стояла перед зеркалом, мысленно приказывая исчезнуть лихорадочному румянцу, и именно тогда поняла, что тяга к жестокости – наша фамильная черта – меня не миновала. Впоследствии от этой мысли мне всегда становилось легче, когда я, напевая, обводила в календаре дату сдачи следующего отчета".
«От каждой знатной семьи первенец обязан поступить в Орден в самом раннем возрасте, однако же, следующий ребенок не может быть допущен до службы в Белых Когортах, а так же в любой военной организации, так как слишком велика смертность среди бойцов. И да не прервутся древнейшие роды, так как это будет страшнее, нежели нехватка бойцов», - всплыла на экране цитата из Старшего Кодекса, которую некий догадливый программист вставил в загрузочный ролик игрушки. Это стало финальным аккордом сегодняшнего отвратительного утра.
- Боже, доколе? – он стянул наушники и потер виски, пытаясь справиться с усиливающейся головной болью, - Двадцать пять лет сплошного унижения.
Цион с ненавистью посмотрел на все еще светившиеся на дисплее строчки. Мудрое правило было его проклятьем. Кровь никогда не кипела от желания валяться в окопах вместе с остальными, но как унизительно дни напролет торчать среди аналитиков и видеть битву лишь в виде условных обозначений на мерцающем экране планшета, в то время как старшая сестра, - женщина! - добивается повышений и приносит славу семье. И едва ли кто-то однажды скажет: «Ах, да, тот молодой человек из семьи Ролен. Такой талант – ну кто еще сможет скомпоновать семнадцать кривых за три минуты?».
"…оторопь брала, когда она на него так смотрела. Злые диковато-оранжевые глаза – первое время он был уверен, что она по странной женской прихоти носит линзы, - превращались в теплые колодцы нечеловеческой мудрости. Он не верил, что это существо, которое наверняка лично видело Иисуса, бродящего по этой земле, мотается с ним по свету только потому, что, по своим же собственным уверениям, ничего не умеет кроме как убивать. Йона, наверное, даже будущее умела предвидеть – во всяком случае, она не раз ловила на лету предназначенные для него пули: боком, плечом, грудью. А потом, без усилий выковыривая из себя свинец, смеялась, говорила, что это всего лишь богатый жизненный опыт. Слишком крепко сложеная для женщины, с намертво въевшимися в кожу пятнами от машинного масла, она была настолько некрасива, что порой в её лице виделись отчаянно прекрасные черты: так бывает, когда держишь руку под струей горячей воды, которая вдруг начинает казаться чуть ли не прохладной из-за режущей кожу боли".
"- Я думаю, ты понимаешь, почему мы с тобой сейчас беседуем.
Всем дается время на раздумья. Старший лейтенант замирала перед началом штурма, убирая со лба прилипшие светлые волосы, смотрела, как её подчиненные перехватывают автоматы и прикладываются к флягам. У дожидающихся расстрела есть последнее желание и минуты, чтобы покурить или помолиться.
- Это что-то вроде езды на велосипеде. Если останавливаешься, то моментально падаешь.
Тогда это было почти шуткой: старлей, как всегда скрывая глаза за солнцезащитными очками, протянула мне пистолет и попросила исполнить свой Долг. Можно было сказать, что это не входит в мои обязанности, но ведь вылететь из седла проще простого и в моем случае не удастся отделаться разбитой коленкой. Любому человеку, если он, конечно, нормальный, рано или поздно надоедает безостановочно карабкаться вверх. У пленных, которых построили передо мной в шеренгу, всегда была возможность остановиться, сойти с дистанции. Я принадлежала к немногочисленной группе людей, у которых не было выбора с самого начала, и поэтому лишь молча нажимала на курок. После падения пятого тела я научилась принимать это спокойно".
"Через свою недолгую жизнь он пронес самое главное убеждение – женщинам на войне не место. Первую пулю он получил не в бою, но вступившись за молодую девушку, которую зажала в переулке развязная шпана. Кровь медленно, словно бы не желая покидать еще очень молодое и сильное тело, вытекала из раны, а девчонка тихо подвывала, вжавшись в кирпичную стену; его она испугалась куда больше, чем насильников – в этом городке, затерянном в жарких субтропических лесах, было не принято защищать кого-то кроме членов собственной семьи.
Он встречал самых разных женщин: игравшиеся в войну умели ловко жонглировать гильзами, пересыпали свою речь отборным матом и чаще всего были лесбиянками, девицы, приходившие по вечерам к их стоянке, чтобы заработать «на духи», с ужасом косились на оружие и придыханием восхищались смелостью бойцов, надеясь на двойную оплату. А еще была Йона, но это уже совсем другая история.
Свою мать он не видел четыре года. Регулярно передавал деньги через общих знакомых, но даже писем избегал писать – слишком сильно боялся, что однажды в их аккуратный домик на окраине войдут совсем неподходящие люди и спросят с неё за сына, успевшего перейти дорогу, наверное, всем криминальным лидерам в этой стране.
Когда рядом женщина, невольно становишься уязвимей. Коротая в компании автомата очередную ночь у костра, разведенного чуть ли не на краю света, он иногда мечтал об этом. Но позволить себе не мог".
"Я спряталась в самых грязных трущобах, какие только можно было найти в городе – «черный» квартал с прилепившимися вплотную друг к другу домами. Тонкие стены давали потрясающий эффект чужого присутствия и, окруженная шумными соседями, я чувствовала себя в безопасности. За семь лет, проведенные в маленькой квартире, я мимикрировала, научилась носить темные куртки, сливающиеся с грязно-серыми домами и ловко выдавать себя за мулатку, когда брюзгливый хозяин приходил за арендной платой. О смерти я больше не думала – жизнь дала мне второй шанс, который я, впрочем, с легкостью променяла бы на то, чтобы молодая девушка, иногда мелькавшая в окне напротив, смогла, наконец, пойти на свидание с парнем в рваной майке, почти ежедневно чинящем стоящую во дворе машину. Этот мир, наполненный запахами жарящейся картошки и стирального порошка, был мне не нужен. Вот только боюсь, что у Вселенной были на меня свои планы".